![[community profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/community.png){kind=small}
Feb. 17th, 2017
Возможно ли вокрешение трупа?
Feb. 17th, 2017 07:13 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
timur_nechaev77Православный священник Федор Ртищев опубликовал статью "Литургическое творчество: что это и зачем", в которой предлагает духовенству РПЦ отказаться от обрядоверия и магии (педантичного соблюдения ритуалов), и совершать богослужения в боле свободной форме, творчески (по-протестантски). На эту статью очень жестко отреагировал протоиерей Алексий Касатиков со товарищи, обозвавший Федора Ртищева "содомитом": "Федор Ртищев пишет в той омерзительной слащавой манере, которую обычно усваивают себе содомиты, Извращенцы-содомиты и обновленцы-модернисты, искажающие традицию православного богослужения, на удивление созвучны друг другу. У них сходные мысли и сходные слова". ( Read more... )
Философские стихи
Feb. 17th, 2017 08:20 pmtimur_nechaev77Несколько стихов Дмитрия Мельникова (ЖЖ, Фб)
=============================
Ангелы мои полетят с тобой - туда, где боль,
полетят с тобой, туда, где огонь и дым,
прочитай меня - возможно, это пароль,
чтоб остаться живым.
Ангелы мои полетят с тобой - туда, где бой,
белые крыла, длинные тела, микоян-сухой,
над колонной мотопехоты увидишь их,
пёсьи морды и мётлы ангелов моих.
И прославишь Господа языком
автоматных ос - так же как и мы,
ибо на войне ни о чём таком,
кроме как взывая к Нему из тьмы.
=============================
Не рыдай мене, мати, нигде не зряще,
не ищи меня в мусоре давней сечи,
я и сам тебя помню другой — летящей,
а не то чтобы плат роковой на плечи.
Я и сам тебя помню на ланах детства,
поцелуй же меня — я пришёл из школы,
но к губам моим пристаёт железо,
пристаёт железо, как в лютый холод.
Я гляжу в окно на простор осенний,
как на крест прибита пустая рама,
вот он — чёрный портал спасенья,
и его не смоешь со стёкол, мама.
Ты прости, что сын оказался шляпой,
ничего не достиг и не стал опорой.
Вот закрою глаза — и опустится рампа,
и навстречу мне грянут белые горы.
=============================
Это только прошлое, Пэм, и прошло давно,
нету больше города N, где идёт кино
бельмондо-габен, и в буфете за четвертак
продают коньяк.
Это только прошлое, Пэм, ведь оно прошло,
мама в световом столпе, от неё тепло,
много разных вывесок по слогам в шесть лет,
нету больше Фигельской там, где лежит мой дед.
Это только музыка, Пэм, чтобы встать с колен,
ветер над Москвой гонит ледяную крупу,
вот земле сырой дань отдам совсем
и сбегу к тебе в Малибу.
Там, где алиллуйя, и нет опоры ни в чём,
кроме поцелуя, целуй меня горячо,
сорок дней спустя в киношке города N,
в губы из дождя, Пэм.
=============================
Холодное дыхание зимы.
Снег падает, лишая перспективы.
Святители, глядящие из тьмы,
все умерли, лишь мы покуда живы.
Я так хочу тебя поцеловать,
услышать запах солнечного света,
что вся святоотеческая рать
не даст мне столько жизни, сколько этот
единственный блаженный поцелуй,
как будто ты, скользнувшая за вьюгу,
под чёрное руно летейских струй,
от губ моих не отнимаешь руку.
=============================
Джинджер уходит с роскошной пати.
Она уходит под грохот чечетки во тьму со света,
и тысячи копий – теперь в цифровом формате
Джинджер целуют Фреда.
Джинджер долго болеет, потом умирает. От крышки гроба
ангел с бесценной ношей взлетает в кобальт
индейского неба, в золотые звездные дреды,
и Джиндер целует Фреда.
Там, где нет ничего, там где Бог на поверку – Астер,
танцующий кекуоку не помня, где верх, где низ,
Джинджер целует Фреда и прощальный фотонный кластер
бьет из его глазниц.
=============================
Будущее безраздельно владеет мной,
будущим безраздельно владеет мой
голос, текущий вовне тераваттным током,
иногда я кажусь себе богом,
и тогда я действую, действую без оглядки,
сообщая небесным сферам чеканный ритм,
обновляя картинку на другой стороне сетчатки
там, где мертвые смотрят фильм.
обо мне, ничтожном, вступающем в пантеон,
северных богов из чертополоха,
и тогда я кажусь себе бабочкой, и бархатный махаон,
покидая колючку, производит железный грохот.
=============================
Они стоят неподвижно в горящих железных лодках,
их «ура!», застрявшее трижды в бездонных глотках,
летит на Красную площадь, сквозь флаги и позументы,
кусками сырой плаценты.
И я сплю, и в моем изголовье сидят двуглавые грифы,
и я знаю, что только из крови рождаются мифы,
и я знаю, что только из крови растут серафимы,
даже Рим без мертвых героев не стал бы Римом.
И медведь, принесенный в жертву в борьбе за дело,
в моем сне восстает из мертвых, обретает новое тело,
и я верю, что жизнь не нелепа, что за этим пространством голым,
что за небом есть еще небо, где медведи молятся пчелам
=============================
Это медляк, Герда, медляк, повтор
белоглазой зимы, это ее минор
вдоль басовой струны... это её фита
летит на твои уста.
Это танцпол, Герда, танцпол, чердак,
мы смешали в шейкере ночи любовь и страх,
вкус поцелуя, дым сигареты, портвейн,
горечь лимонной цедры... "лили марлен"
на одном горящем летит за Кузнецкий мост,
на отдельном треке – запах твоих волос,
тонкие руки, жар от твоих ланит,
хриплое "я люблю"... но не нажать "repeat" –
будут, будут мне выходные – возврата нет,
но на отдельном треке записан свет,
чтобы гремел надо мною винил Звезды,
в час, когда понесут, причитая на все лады.
=============================
Свет погас, когда ты умерла.
Почему-то погас свет.
Вот и всё. Теперь ты - была.
Суета, конешно, сует.
Свет погас, задрожали огни
и рассыпались вдалеке.
Я шептал: "спаси-сохрани",
ты плыла по чёрной реке,
перевозчик взял с тебя фунт
окончательного тепла,
твоё тело зарыли в грунт,
разровняли его дотла.
Разровняли тебя дотла.
И волос не оставили прядь.
Вот и всё. Такие дела.
Моя очередь умирать.
=============================
Глядя вниз и вперед, на седые гряды жилья,
на собачьи глаза домов посреди зимы,
я почти готов к переходу смертного "я"
в бессмертное "мы".
Глядя вниз и вперед, в сущую темноту
огненосной реки, подношу ее прямо ко рту,
чотбы вдруг нашептать, шевеля языком обол,
мой последний глагол.
Глядя вниз и вперед, я лечу, превращаясь в гул,
в гул опор в глубине моста, когда поезд летит,
в отзвук давнего грома, и слеза, сползая к виску,
оловянной звездой застывает на Млечном Пути.
=============================
Витязь пустоты роняет свои слова
на ледяной простор,
и они кровоточат едва,
но и их омертвляет повтор.
Витязь пустоты роняет свое крыло,
драгоценной зимы трагическое стекло,
превращая мглу в разворот цветового круга,
в образ ушедшего друга.
Витязь пустоты наносит на шелк иллюзий
миф о своей жизни, миф о своей музе,
о прекрасной Друзе, сестре и подруге,
чей цветной сапожок догорает в московской вьюге.
Витязь пустоты не забудет земное лето,
и то, как цвел абрикос, плывя над вешней погодой,
на обратном пути в места полночного света,
к отдаленным звездам – туда, откуда он родом.
=============================
Памяти Герды, драгоценные руки которой
уже никогда не исправят мою тоску,
посвящаются эти дома и безучастный город,
случившийся на веку.
Памяти Герды, сквозь которую падает время
тихо, как будто герань прорастает проем окна,
посвящаются эти слова, и , наравне со всеми,
хлеб и рюмка вина.
И прощаясь с Гердой, которая стала покоем,
теплом и покоем за кромкой льдяных дорог,
Снежная Королева взмахивает рукою,
и начинается снег, колючий, как чертополох...
=================================
Бог ставит свет, холодный и нагой,
и слушает погибшую березу,
держа ее под голову рукой,
как мальчик держит сломанную розу.
Что вымолит бездомная старуха?
Поднять ее из грязи или сжечь?
В расщелину божественного слуха
течет нечеловеческая речь,
и воздух, потрясая сединой,
стоит за Ним, как раб за господином,
держа корзинку с полною Луной,
держа платок с единородным Сыном,
и нити снега сквозь меня летят,
и, задрожав, поваленное древо
становится к своим товаркам в ряд,
и время, обращенное назад,
потоки снега возвращает в небо.
===============================
Снег загоняет мальчика домой
и бабочки, кружась в порывах ветра,
бесхитростно становятся зимой,
которая на самом деле лето.
Снег загоняет мальчика в тепло,
он дремлет в мокрой куртке на ватине,
Бог открывает заднее стекло
в своем невероятном лимузине
и мальчик видит бархатный салон,
огромную прозрачную торпеду,
спидометр, пылающий огнем,
где первое деленье - скорость света,
руль из слоновой кости, и в замке
ключи от обитаемой Вселенной,
и бабочку у Бога на руке
торжественной, живой и незабвенной,
Жизнь убывает. Прибывает снег,
летящий на бетонные панели,
и темнота, которая для всех,
и небо как прообраз колыбели.
====================================
Как будто бы палец разбитый болит
и мама моя мне вдогонку кричит,
и едет навстречу седой инвалид,
руками толкая тележку,
а то, что в бою он остался без ног,
ему не урок, да и мне не урок,
и я продолжаю пробежку
на сильных, здоровых и легких ногах,
а он, выпивая бутылку за взмах,
въезжает с трехрядной гармошкой
в прокуренный тамбур, в вагонный проход,
и "Темную ночь...", распаляясь, поет,
и вытянув шею, в окошко
глядит, а за стеклами бродит весна,
играя листочком зеленым,
и дождик идет, словно плачет она
над нашим несчастным вагоном.
На братских могилах не ставят кресты,
огонь и гранит пожирают бинты
и кровь превращается в глину,
и только закованный в бронзу алмаз,
звезды пятигранной сияющий глаз
глядит мне в сутулую спину.
Ничто не забыто, никто не забыт,
и память моя, словно рана, болит,
и мама моя мне навстречу бежит,
и слезы и смех вперемешку.
И спит на вокзальной скамье инвалид,
и дождь заливает тележку.
====================================
Старый человек болел.
Дом был старый, дождь был старый,
как-то нехотя летел
в огород и на амбары.
Старый человек тянул
голову к дневному свету,
веки сон ему сомкнул,
он во тьме увидел лето.
Мальчик с девочкой в саду
для еды, не понарошку,
собирают лебеду -
мама выпечет лепешку.
Ни коровы, ни картошки,
ничего у мамы нет.
Мама делает лепешку,
мама излучает свет.
====================================
Господь, назад перемотай
мою любовь, как киноленту,
пусть снова будет Первомай
и мать возьмет за руку деда,
Пускай они в кино пойдут
в потоках солнечного света,
а после смотрят, как салют
пронзает небо в день Победы,
Пусть будет елка к январю,
и в серебристых блестках вата,
верни мне тех, кого люблю
сейчас верни, потом не надо,
Пусть будет полным бытие,
и все кто жил, да будут живы,
да вспыхнет Царствие Твое
в конце воздушной перспективы.
====================================
Ненастный октябрь со своим отраженьем
в пруду, со своим непрерывным движеньем
ветвей над погостом, дорогой и садом,
две дикие вишни, растущие рядом,
в посадке, не видные летом, нашлись,
и медленно в них продолжается жизнь,
и почва под ними укрыта листвою,
и в сумраке брезжит рассвет над рекою,
что было утрачено в роскоши лета,
то холод опять проявляет во мне,
печаль, ожидание снега и света,
и слышно, как сердце стучит в тишине.
=============================
Ангелы мои полетят с тобой - туда, где боль,
полетят с тобой, туда, где огонь и дым,
прочитай меня - возможно, это пароль,
чтоб остаться живым.
Ангелы мои полетят с тобой - туда, где бой,
белые крыла, длинные тела, микоян-сухой,
над колонной мотопехоты увидишь их,
пёсьи морды и мётлы ангелов моих.
И прославишь Господа языком
автоматных ос - так же как и мы,
ибо на войне ни о чём таком,
кроме как взывая к Нему из тьмы.
=============================
Не рыдай мене, мати, нигде не зряще,
не ищи меня в мусоре давней сечи,
я и сам тебя помню другой — летящей,
а не то чтобы плат роковой на плечи.
Я и сам тебя помню на ланах детства,
поцелуй же меня — я пришёл из школы,
но к губам моим пристаёт железо,
пристаёт железо, как в лютый холод.
Я гляжу в окно на простор осенний,
как на крест прибита пустая рама,
вот он — чёрный портал спасенья,
и его не смоешь со стёкол, мама.
Ты прости, что сын оказался шляпой,
ничего не достиг и не стал опорой.
Вот закрою глаза — и опустится рампа,
и навстречу мне грянут белые горы.
=============================
Это только прошлое, Пэм, и прошло давно,
нету больше города N, где идёт кино
бельмондо-габен, и в буфете за четвертак
продают коньяк.
Это только прошлое, Пэм, ведь оно прошло,
мама в световом столпе, от неё тепло,
много разных вывесок по слогам в шесть лет,
нету больше Фигельской там, где лежит мой дед.
Это только музыка, Пэм, чтобы встать с колен,
ветер над Москвой гонит ледяную крупу,
вот земле сырой дань отдам совсем
и сбегу к тебе в Малибу.
Там, где алиллуйя, и нет опоры ни в чём,
кроме поцелуя, целуй меня горячо,
сорок дней спустя в киношке города N,
в губы из дождя, Пэм.
=============================
Холодное дыхание зимы.
Снег падает, лишая перспективы.
Святители, глядящие из тьмы,
все умерли, лишь мы покуда живы.
Я так хочу тебя поцеловать,
услышать запах солнечного света,
что вся святоотеческая рать
не даст мне столько жизни, сколько этот
единственный блаженный поцелуй,
как будто ты, скользнувшая за вьюгу,
под чёрное руно летейских струй,
от губ моих не отнимаешь руку.
=============================
Джинджер уходит с роскошной пати.
Она уходит под грохот чечетки во тьму со света,
и тысячи копий – теперь в цифровом формате
Джинджер целуют Фреда.
Джинджер долго болеет, потом умирает. От крышки гроба
ангел с бесценной ношей взлетает в кобальт
индейского неба, в золотые звездные дреды,
и Джиндер целует Фреда.
Там, где нет ничего, там где Бог на поверку – Астер,
танцующий кекуоку не помня, где верх, где низ,
Джинджер целует Фреда и прощальный фотонный кластер
бьет из его глазниц.
=============================
Будущее безраздельно владеет мной,
будущим безраздельно владеет мой
голос, текущий вовне тераваттным током,
иногда я кажусь себе богом,
и тогда я действую, действую без оглядки,
сообщая небесным сферам чеканный ритм,
обновляя картинку на другой стороне сетчатки
там, где мертвые смотрят фильм.
обо мне, ничтожном, вступающем в пантеон,
северных богов из чертополоха,
и тогда я кажусь себе бабочкой, и бархатный махаон,
покидая колючку, производит железный грохот.
=============================
Они стоят неподвижно в горящих железных лодках,
их «ура!», застрявшее трижды в бездонных глотках,
летит на Красную площадь, сквозь флаги и позументы,
кусками сырой плаценты.
И я сплю, и в моем изголовье сидят двуглавые грифы,
и я знаю, что только из крови рождаются мифы,
и я знаю, что только из крови растут серафимы,
даже Рим без мертвых героев не стал бы Римом.
И медведь, принесенный в жертву в борьбе за дело,
в моем сне восстает из мертвых, обретает новое тело,
и я верю, что жизнь не нелепа, что за этим пространством голым,
что за небом есть еще небо, где медведи молятся пчелам
=============================
Это медляк, Герда, медляк, повтор
белоглазой зимы, это ее минор
вдоль басовой струны... это её фита
летит на твои уста.
Это танцпол, Герда, танцпол, чердак,
мы смешали в шейкере ночи любовь и страх,
вкус поцелуя, дым сигареты, портвейн,
горечь лимонной цедры... "лили марлен"
на одном горящем летит за Кузнецкий мост,
на отдельном треке – запах твоих волос,
тонкие руки, жар от твоих ланит,
хриплое "я люблю"... но не нажать "repeat" –
будут, будут мне выходные – возврата нет,
но на отдельном треке записан свет,
чтобы гремел надо мною винил Звезды,
в час, когда понесут, причитая на все лады.
=============================
Свет погас, когда ты умерла.
Почему-то погас свет.
Вот и всё. Теперь ты - была.
Суета, конешно, сует.
Свет погас, задрожали огни
и рассыпались вдалеке.
Я шептал: "спаси-сохрани",
ты плыла по чёрной реке,
перевозчик взял с тебя фунт
окончательного тепла,
твоё тело зарыли в грунт,
разровняли его дотла.
Разровняли тебя дотла.
И волос не оставили прядь.
Вот и всё. Такие дела.
Моя очередь умирать.
=============================
Глядя вниз и вперед, на седые гряды жилья,
на собачьи глаза домов посреди зимы,
я почти готов к переходу смертного "я"
в бессмертное "мы".
Глядя вниз и вперед, в сущую темноту
огненосной реки, подношу ее прямо ко рту,
чотбы вдруг нашептать, шевеля языком обол,
мой последний глагол.
Глядя вниз и вперед, я лечу, превращаясь в гул,
в гул опор в глубине моста, когда поезд летит,
в отзвук давнего грома, и слеза, сползая к виску,
оловянной звездой застывает на Млечном Пути.
=============================
Витязь пустоты роняет свои слова
на ледяной простор,
и они кровоточат едва,
но и их омертвляет повтор.
Витязь пустоты роняет свое крыло,
драгоценной зимы трагическое стекло,
превращая мглу в разворот цветового круга,
в образ ушедшего друга.
Витязь пустоты наносит на шелк иллюзий
миф о своей жизни, миф о своей музе,
о прекрасной Друзе, сестре и подруге,
чей цветной сапожок догорает в московской вьюге.
Витязь пустоты не забудет земное лето,
и то, как цвел абрикос, плывя над вешней погодой,
на обратном пути в места полночного света,
к отдаленным звездам – туда, откуда он родом.
=============================
Памяти Герды, драгоценные руки которой
уже никогда не исправят мою тоску,
посвящаются эти дома и безучастный город,
случившийся на веку.
Памяти Герды, сквозь которую падает время
тихо, как будто герань прорастает проем окна,
посвящаются эти слова, и , наравне со всеми,
хлеб и рюмка вина.
И прощаясь с Гердой, которая стала покоем,
теплом и покоем за кромкой льдяных дорог,
Снежная Королева взмахивает рукою,
и начинается снег, колючий, как чертополох...
=================================
Бог ставит свет, холодный и нагой,
и слушает погибшую березу,
держа ее под голову рукой,
как мальчик держит сломанную розу.
Что вымолит бездомная старуха?
Поднять ее из грязи или сжечь?
В расщелину божественного слуха
течет нечеловеческая речь,
и воздух, потрясая сединой,
стоит за Ним, как раб за господином,
держа корзинку с полною Луной,
держа платок с единородным Сыном,
и нити снега сквозь меня летят,
и, задрожав, поваленное древо
становится к своим товаркам в ряд,
и время, обращенное назад,
потоки снега возвращает в небо.
===============================
Снег загоняет мальчика домой
и бабочки, кружась в порывах ветра,
бесхитростно становятся зимой,
которая на самом деле лето.
Снег загоняет мальчика в тепло,
он дремлет в мокрой куртке на ватине,
Бог открывает заднее стекло
в своем невероятном лимузине
и мальчик видит бархатный салон,
огромную прозрачную торпеду,
спидометр, пылающий огнем,
где первое деленье - скорость света,
руль из слоновой кости, и в замке
ключи от обитаемой Вселенной,
и бабочку у Бога на руке
торжественной, живой и незабвенной,
Жизнь убывает. Прибывает снег,
летящий на бетонные панели,
и темнота, которая для всех,
и небо как прообраз колыбели.
====================================
Как будто бы палец разбитый болит
и мама моя мне вдогонку кричит,
и едет навстречу седой инвалид,
руками толкая тележку,
а то, что в бою он остался без ног,
ему не урок, да и мне не урок,
и я продолжаю пробежку
на сильных, здоровых и легких ногах,
а он, выпивая бутылку за взмах,
въезжает с трехрядной гармошкой
в прокуренный тамбур, в вагонный проход,
и "Темную ночь...", распаляясь, поет,
и вытянув шею, в окошко
глядит, а за стеклами бродит весна,
играя листочком зеленым,
и дождик идет, словно плачет она
над нашим несчастным вагоном.
На братских могилах не ставят кресты,
огонь и гранит пожирают бинты
и кровь превращается в глину,
и только закованный в бронзу алмаз,
звезды пятигранной сияющий глаз
глядит мне в сутулую спину.
Ничто не забыто, никто не забыт,
и память моя, словно рана, болит,
и мама моя мне навстречу бежит,
и слезы и смех вперемешку.
И спит на вокзальной скамье инвалид,
и дождь заливает тележку.
====================================
Старый человек болел.
Дом был старый, дождь был старый,
как-то нехотя летел
в огород и на амбары.
Старый человек тянул
голову к дневному свету,
веки сон ему сомкнул,
он во тьме увидел лето.
Мальчик с девочкой в саду
для еды, не понарошку,
собирают лебеду -
мама выпечет лепешку.
Ни коровы, ни картошки,
ничего у мамы нет.
Мама делает лепешку,
мама излучает свет.
====================================
Господь, назад перемотай
мою любовь, как киноленту,
пусть снова будет Первомай
и мать возьмет за руку деда,
Пускай они в кино пойдут
в потоках солнечного света,
а после смотрят, как салют
пронзает небо в день Победы,
Пусть будет елка к январю,
и в серебристых блестках вата,
верни мне тех, кого люблю
сейчас верни, потом не надо,
Пусть будет полным бытие,
и все кто жил, да будут живы,
да вспыхнет Царствие Твое
в конце воздушной перспективы.
====================================
Ненастный октябрь со своим отраженьем
в пруду, со своим непрерывным движеньем
ветвей над погостом, дорогой и садом,
две дикие вишни, растущие рядом,
в посадке, не видные летом, нашлись,
и медленно в них продолжается жизнь,
и почва под ними укрыта листвою,
и в сумраке брезжит рассвет над рекою,
что было утрачено в роскоши лета,
то холод опять проявляет во мне,
печаль, ожидание снега и света,
и слышно, как сердце стучит в тишине.
Ад православного мракобесия
Feb. 17th, 2017 10:30 pmtimur_nechaev77Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
timur_nechaev77 в Ад православного мракобесия
via rupolit.net
Средневековье. "Блогер Руслан Соколовский, которого судят за ловлю покемонов в церкви, отрицал существование бога, а также наделял Иисуса Христа "качествами покемонов и зомби". Так вина Руслана Соколовского сформулирована в обвинительном заключении по делу. ( Read more... )
timur_nechaev77 в Ад православного мракобесияvia rupolit.net
Средневековье. "Блогер Руслан Соколовский, которого судят за ловлю покемонов в церкви, отрицал существование бога, а также наделял Иисуса Христа "качествами покемонов и зомби". Так вина Руслана Соколовского сформулирована в обвинительном заключении по делу. ( Read more... )